Александр привязался к труду, как привязываются к последней надежде. «За этим, — говорил он тетке, — ведь уж нет ничего: там голая степь, без воды, без зелени, мрак, пустыня, — что тогда будет жизнь?
хоть в гроб ложись!» И он работал неутомимо.
— Так-то так, уж я на тебя как на каменну стену надеюсь, кумушка, — отвечала Аксинья Захаровна. — Без тебя
хоть в гроб ложись. Да нельзя же и мне руки-то сложить. Вот умница-то, — продолжала она, указывая на работницу Матрену, — давеча у меня все полы перепортила бы, коли б не доглядела я вовремя. Крашены-то полы дресвой вздумала мыть… А вот что, кумушка, хотела я у тебя спросить: на нонешний день к ужину-то что думаешь гостям сготовить? Без хлеба, без соли нельзя же их спать положить.
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. — Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал — все одно что к стене горох. Сам не знаю, как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет прахом, а Орошин цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, а мы все с первого до последнего в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет миловать — помилует, не захочет —
хоть в гроб ложись.
Неточные совпадения
Поверите ли,
хоть самому
в гроб ложиться; а тут мать, сестры наблюдают,
в глаза мне смотрят… и доверие проходит.
Авдотья Максимовна (вставая и покрываясь платком). Да отсохни у меня язык, если я у него попрошу
хоть копейку! (Подходит к нему.) Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы наругались над бедной девушкой… Вы у меня всю жизнь отняли. Мне теперь легче живой
в гроб лечь, чем домой явиться: родной отец от меня отступится; осрамила я его на старости лет; весь город будет на меня пальцами показывать.
Вспыхнула Параша, зарделась как маков цвет. Вспало ей на мысли, что Устинья от кого-нибудь выведала про ночное гулянье
в Улангере и о нем грозится рассказать Аксинье Захаровне. «Что будет тогда? — думает Параша
в сильной тревоге. — Пропадать моей головушке!
Хоть заживо
в гроб ложись!.. Житья не будет, заколотят тятенька с мамынькой до полу́смерти».
— Ох, уж не говорите, Патап Максимыч!.. — почесывая затылок, молвил Василий Борисыч. —
Хоть живой
в гроб ложись, — вот каково мне приходится.
Хоть в землю зарывайся,
хоть заживо
в гроб ложись…